Моей дорогой подруге, легендарной сибирячке, Анне Трофимовне посвящаю
Мороз пробирал всё крепче. Тонкое пальтишко не спасало ни от холода, ни от ветра. Аня чувствовала, что Пашкина рука становится слабее, а идти — труднее.
— Зачем я согласилась тащиться с ним, да ещё ночью? — с досадой подумала девочка.
Но вслух этого не скажешь, ведь решали вместе. И, наверно, Пашка сейчас тоже винит её за идею.
Товарный состав с углём прибыл в Денёвку ещё вчера. Об этом дети узнали сразу же, потому что их сосед, Леонид Степанович, работал на паровозе кочегаром. Он и сказал, что состав с антрацитом простоит за рекой ещё пару суток. Как тут было не решиться, если дома осталось только полмешка угольной крошки? Небольшая кладка дров под крышей в расчёт не шла, это был неприкосновенный запас.
Мама приходила с работы такой усталой, что ей, казалось, всё уже было безразличным. Аня бросалась к ней, помогала стащить пропахшие пороховой гарью чуни, ватник, быстро кормила мать горячей картошкой. Мама ела вяло, почти ни о чём не спрашивая. Иногда она засыпала прямо за столом, и тогда дочке приходилось тормошить её и упрашивать скорее лечь в постель. Мама виновато улыбалась, обнимала девочку и тихо говорила:
— Хозяюшка ты моя крохотная, спасительница наша.
От этих слов Ане становилось грустно и страшно, лучше бы мама её не жалела. Она быстро и бойко сообщала матери все дневные новости, сильно приукрашивая и немного привирая. Зачем маме знать, что в девять лет Анне ещё трудно дотащить до дома вёдра с водой, следить за порядком, а главное — лечить больного брата Петю. Лучше пусть мама думает, что и в школе, и дома всё у неё спорится как нельзя лучше! Да так оно и было, за незначительными исключениями. Аня понимала, что там, на фронте, где сейчас папа, в тыщу раз страшнее и труднее. Про «тыщу» Аня узнала на уроке математики недавно. Никак не укладывалось в голове, как это в таком коротком слове такое огромное число помещается! И с того урока, когда «проходили тыщу», всё самое большое Аня так и обозначала.
Папа гонит фашиста. Он ни за что не даст ему дойти до Сибири, до их городка, до их дома. Когда девочка думала об этом, собственные трудности казались ей уже смешными, и ей даже стыдно становилось:
— Что я скажу папе, когда он вернётся? Вот войдёт он в комнату, посмотрит мне в глаза и скажет:
— Ну-ка, Анна, докладывай!
И что же? Она станет рассказывать, что она ещё маленькая, не может отвечать ни за маму, ни за Петю, ни за порядок в их, хоть и очень большой, но единственной комнате? Нет! Ни за что! Отец должен порадоваться тому, что все они живы-здоровы, ни на что не жалуются.
Подобные мысли придавали малышке сил, и уже ни мороз, ни голод не пугали.
Так было и сегодня вечером.
Когда в комнату влетел запыхавшийся Пашка, она уже знала, что у неё есть напарник, и что пора собираться в путь.
До станции, если идти через реку, восемь километров. Кто их измерял — неизвестно, но подозревали, что все десять. Но — восемь, так восемь.
В ясный морозный день до противоположного берега было рукой подать, а вот ночью… Но есть широкая утоптанная тропинка, поэтому не заблудишься, да и санки легко покатят по снежной пустыне.
Собрались быстро. Да и что заморачиваться — набор на все случаи жизни одинаковый: чулки, рейтузы, валенки, пальтишко. Разве что мамину тёплую шаль повязать поверх всего этого старенького великолепия. Санки стояли тут же, у плиты. Зимой они были незаменимы. На них Аня таскала воду в бидоне, пожитки на рынок, чтобы обменять на продукты, дрова, уголь. Да мало ли чего! А когда есть свободная минутка, можно и с горки сигануть. Маловато, правда, было таких минуток у девчушки. Каждое утро ей предстояло растопить плиту, приготовить кашу и накормить Петю. Брат был старше её, но давно болел и почти не вставал с постели. Так он и умер в конце войны, не дождавшись отца. Аня боялась опоздать в школу, и поэтому не всегда успевала позавтракать. Об этом она потом мучительно сожалела весь день. Училась Аня хорошо, даже отлично, но себе в заслугу это не ставила. Как-то само собой разумелось, что любой уважающий себя человек учится хорошо. А после уроков её поджидали дома многочисленные дела. Хуже всего было постоянное ожидание плохих событий. Пугало всё: могла заболеть мама, мог не проснуться Петя, почтальон мог перепутать и принести вместо заветного треугольничка белый квадратный лист с сообщением о героической гибели папы. Аня видела такие бело-сероватые листки у соседей и ненавидела их. В первые мгновения приходила облегчающая мысль:
— Не нам!
Но тут же подползала холодной змеёй другая:
— А если?! Нет. Никогда этого не произойдёт. Папа вернётся.
Аня просто это знала.
А ещё могла закончиться спасительная картошка, которой всегда было у них много, но мама вёдрами щедро одаривала ею соседей, поэтому картоха таяла в деревянном ящике в сенях, как снег весной. Аня боялась, кроме того, потерять карточки, не обнаружить однажды утром в ведре угля. Одним словом — тревога давно закралась в головку шустрой девочки и сидела там, как пиявка.
Ветер завывал всё громче, стало почти совсем темно. Если бы не снежная белизна, можно и вовсе сбиться с пути. В кармане у Пашки был фонарик, но они, не сговариваясь, не зажигали его, потому что оба знали — использовать такую драгоценную вещь можно только в крайнем случае.
Аня бойко, как ей казалось, молотила ногами снег и пыталась объяснить себе странное явление: почему холодно, если спина покрылась испариной. Ведь когда пилишь, к примеру, берёзовую чурку ручной пилкой, по спине ползут такие же мокрые струйки, но зато жарко даже пяткам. О простуде мыслей не было, потому что такими глупостями девочке некогда было баловаться, пусть болеют те, кто может валяться в постели целыми днями. Она всегда презрительно относилась к одноклассникам, когда кто-то из них с температурой валялся дома по несколько недель. Была уверена, что это больше от притворства и лени.
Верёвочка от санок вдруг резко дёрнулась, едва не выпав из рук девочки. Аня за размышлениями не заметила, что давно уже не держит Пашку за руку. Оглянувшись, она обнаружила мальчика на санях.
— Ты что! Вот нахал! Я тебя потащу, что ли! А ну вставай быстро! — девочка рассердилась от такой неожиданности не на шутку.
— Аааань… я только отдохну!
— Вот садись на свои санки и отдыхай, хоть до утра! Смотри, вон уже огонёк светится, станция близко!
И действительно, совсем близко темнели неясные силуэты каких-то строений, слабо светил то ли фонарь, то ли семафор. Пашка был моложе Ани на год, но показать перед девчонкой свою слабость ему не хотелось. Он вскочил с санок, обогнал подружку и бодро заскрипел валенками.
Ребята знали, что станция охраняется, и что надо приложить немало стараний, чтобы попытаться стащить с открытых платформ спасительные чёрные камешки. Детишки обычно собирали камень и крошку на земле, пытаясь найти, как великую драгоценность, ссыпавшиеся кучки топлива. Но сегодня небо было плотно затянуто облаками, и всё вокруг было одинаково тёмным.
Ребята подошли совсем близко к тёмной стенке строений, затаились, пытаясь получше рассмотреть состав. Оказалось, что он стоит совсем близко, рукой подать, тёмной змеёй уползая в кромешную тьму. На фоне тёмного неба выделялись холмики угля над вагонами. Ребята осторожно подошли к ближайшему. Пашка вдруг тихо ойкнул, споткнувшись. Аня хотела его отругать, но тут сама едва не упала. Они поняли, что стоят на кучке угля! Как повезло! И искать не надо, ползая по снегу. Рассуждать было некогда. Быстро развернув мешки, ребята осторожно, чтобы не грохотать, стали их наполнять. Вначале руки ребят мелькали как заведённые. Они встречались в темноте на кучке с углём, жадно хватая кусочки покрупнее. Варежки почему-то стали мокрыми, но когда Пашка снял одну и попытался хватать уголь голыми руками, он едва не вскрикнул: ему показалось, что уголь уже горит, так больно он обжигал пальцы. Варежка куда-то затерялась, он стал шарить вокруг себя, расстраиваясь и хныкая. Аня с досадой толкнула его в плечо, приказывая молчать. Варежка наконец нашлась, про усталость думать было некогда, и работа продолжилась. Вскоре мешки выросли уже по плечики ребят, надо было заканчивать. Аня знала, что если мешок станет с неё ростом, она его ни за что не то что не сдвинет, но даже не завалит. Аня вынула из кармана запасённые бечёвки и стала завязывать мешки. Но руки так замёрзли и устали, что совсем не слушались. Просить о помощи Пашку было бесполезно. Однако не бросать же мешки из-за такой глупости! А раскрытые везти и дураку в голову не придёт. Она глубоко вздохнула, потрясла ручками, сбросила варежки и, превозмогая боль в ладошках, попыталась что было силёнок стянуть бечёвку. Оказалось, что это не так уж и сложно. Подув на бесчувственные кончики пальцев, она так же решительно завязала и Пашкин мешок. Взгромоздить мешки на санки большого труда не составляло. Тут уж у Ани опыт был большой. Надо вплотную придвинуть боковую стенку санок, подпереть их ногой и плавно завалить мешок. Первый мешок, глухо хрустнув, распластался на санях. Но девочка почувствовала, что сил осталось совсем мало.
— Держи свои санки, подгоняй! — тихонько скомандовала она Пашке. Тот подтянул сани, Аня наклонила мешок, но, как только почувствовала опору, санки выскользнули и покатились под горку.
Девочка едва не заплакала от досады.
— Тюхтя! Кому сказано — держи! Иди, лови теперь санки, да не шуми! — зашипела она на нерадивого помощника.
Пашка виновато скатился под горку и быстро приволок санки на место. Теперь уж он на совесть, всем тельцем, упирался в строптивого коня. Второй мешок тоже, наконец, лениво и безразлично разместился на санках.
Можно было отправляться в обратный путь. Аня натянула задубевшие на морозе варежки, не ощутив при этом никакого от них тепла, выпрямилась и взялась за верёвку. Обернувшись, чтобы проверить, как справляется с поклажей Пашка, девочка вдруг замерла как вкопанная.
Прямо перед ними, в двух шагах, стоял человек в форме. Что он был в форме, это было понятно сразу, хоть и было темно. Девочка от ужаса так одурела, что вмиг потеряла ощущение своего тела. Ей казалось, что она вросла в сугроб и уже никакая сила её не выдернет оттуда. У Пашки были явно иные ощущения, потому что он вдруг мгновенно сорвался с места вместе с санками и побежал к реке. Военный в несколько секунд настиг его, схватил за плечо и вместе с санками подтащил к Ане.
— Ну вот что, деятели. Быстро всё высыпали и — бегом марш, пока я вас не арестовал!
— Дяденька, отпустиии… — хором захныкали ребята.
— А я вас пока и не держу, вроде как и не вижу вовсе. Даже санки и мешки не конфискую. Но уголь этот стратегический и не для вас, сопляков, предназначен в данный момент. Были бы вы постарше — не миновать вам тюрьмы. Так что — сгинули!
Он сам снял мешки, аккуратно развязал и ссыпал уголь обратно в кучку, даже вытряхнул мешки и уложил их стопочкой на санки. Потом потрепал Аню за воротник пальто и спросил:
— А ну, какой адрес у вас?
Аня захлюпала носом и тихо произнесла адрес.
— Так и запишем! — уже почти весело сказал военный и тихонько подтолкнул её в спину.
Ребята не стали больше ждать команд и потащили санки к реке.
Обратно идти было намного труднее. Во-первых, было страшно горько, стыдно и обидно. Потрачен весь вечер, сил не осталось, и мешки пустые. Ноги совсем окоченели, плохо слушались, дети то и дело падали в сугробы. Пашка молчал, только всхлипывал иногда.
Аня едва помнит, как они добрели до дома. В окнах было темно. Она оставила санки во дворе, толкнула дверь в сени, потом в комнату. Никто не проснулся. Девочка не без труда стащила обледенелые валенки, пальтишко и забралась на свою мягкую лежанку за плитой. Вообще-то она спала на кровати, но иногда, когда хотелось больше тепла, она забиралась сюда. Впрочем, всё это она проделала, кажется, уже во сне.
Утром, вопреки обыкновению, её разбудила мать.
— Анечка, доченька, где ты была вчера? Я не смогла тебя дождаться, уснула. Слава Богу, что хоть вернулась. Тяжко тебе, милая моя? Держись, моя умница, скоро война закончится. Может, и я доживу.
Аня неожиданно для себя расплакалась.
— Что ты, что ты? Не собираюсь я пока помирать!
— Мама, я боюсь! Вчера мы попались с Пашкой на станции с углём! Дядька военный спросил мой адрес, вдруг он теперь тебя заберёт!
И Аня заревела в голос. Мама тоже, похоже, расстроилась.
— Ах вы, сорванцы! Кто вас надоумил-то! Сроду никто у нас в доме не воровал ничего!
— Да мы разве воровали? — искренне изумилась девочка. — Мы ведь только с земли подняли, что просыпалось!
— Жги пока дрова, а там посмотрим.
Мать тяжело вздохнула и ушла на работу.
После обеда, возвращаясь из школы, Аня всё ещё думала о своих опасениях. И, как оказалось, не напрасно! Во дворе дома она увидела стоящую машину. Серый «газ» стоял прямо у порога дома. Первой мыслью было — бежать! Но потом девочка вспомнила про больного брата, про маму, и нерешительно вошла в дом.
В кухне стоял вчерашний знакомый. При свете он оказался не таким высоким и совсем не страшным. Но всё же девочка со страху едва переступила порог.
Человек в форме весело посмотрел на Аню и громко сказал:
— Ну что, воришка, не простудилась? Эх ты, горе-добытчица. Нельзя. Без огня, конечно, каши не сваришь, но и таскать, что плохо лежит — не след. Отец на фронте?
— Да… — Аня снова едва не заревела.
— Ладно, не раскисать! Вот, я тебе привёз новогодний подарок!
Только сейчас Аня заметила три больших деревянных ящика, стоящих у стены.
— Всё по закону! Вот тебе квитанция. Помощь семье фронтовика.
Аня не верила своим ушам! А пока приходила в себя, во дворе уже заурчал «газик» и медленно выехал со двора.
— Спасибо! — неизвестно кому крикнула девочка.
— Я с Пашкой поделюсь!
Аня села на стульчик и, всё ещё не веря, уставилась на ящики.
Как же ей повезло! Вчера Саша Ярцев не пришёл в школу. Сегодня узнали, что он тоже попался на станции, да наряд был строгий. И у мальчика не только всё отняли, но ещё и протокол составили. И что сейчас будет, никто не знает.
Но об этом Ане пока не хотелось думать.
Лилия Менковская (г. Висагинас, Литва)
Опубликовано: "Махаон", выпуск 2013 г.
