Такой застывшей тишина бывает только на картинах художников — ни шороха, ни дуновения.
Шевелились на ветках только медовые сливы. Осы, забравшись внутрь, поедали их сочную мякоть...
Одинокий дед Довганюк ни за что не хотел входить в дом.
— Я зачем к тебе пришёл? — спросил он посреди двора. — А! У тебя часы есть?
— Есть.
— Принеси!
Я сходил в дом, принёс.
— Теперь положи меня на землю!
— Зачем?!
— А?
— Что я должен делать?
Дед протянул мне свободную от клюки руку.
— Держи крепко! — сказал он... — Теперь помоги мне лечь на землю.
— Может, что-нибудь подстелить?
— Не надо. На голую землю... Подожди. Сначала нужно на колени...
Дед лёг на землю, лицом вверх.
— Земля теперь — совсем тёплая, — сказал он, умащиваясь поудобнее. — Теперь засеки ровно пятнадцать минут... Засекаешь?
Я кивнул.
Дед шаловливо улыбнулся.
— Так я, когда был молодым... и когда уже — не очень... Так я набирался сил. Отмахаю косой часов пять, перетаскаю мешков пятьдесят картошки — сил нету. Ложусь на землю, и через пятнадцать минут — огурец!..
Ты принеси стул, чего будешь стоять?
Я сходил за стулом, принёс.
Сидел и смотрел на деда.
Он лежал, раскинув руки. Прищурившись на солнце:
— Ты картошку копал?
— Нет.
— А?
— Через неделю начну.
— Ты потом её просуши. А то зимой плесень сожрёт... Говорят, ты в Киев собрался?
Я кивнул.
— К американцам?
— В консульство.
— А?
— В Генеральное консульство Америки.
— Ну, так... Когда?
— Когда начнут падать листья.
— Когда весь огород уберёшь?
Я кивнул.
— Заждалась?
— Заждалась.
— Ну, так... Моя тоже, наверно, ждёт не дождётся.
— Кто?
— Жена... Пятнадцать лет как в разлуке. Померла.
Дед посмеялся.
— Знаешь, — сказал он, — я только теперь понял: люблю! Раньше не понимал. Работа, работа, работа... Надо будет ей платье купить. Она любила в синем ходить... или в зелёном?.. Ты про часы не забыл?
Я отрицательно покачал головой.
— Есть время?
— Есть.
— Много?
— Семь минут.
Дед закрыл глаза. Помолчал.
— Может, снова сила вернётся, — сказал он. — Надо в курятнике насест переставить — перенести одну палку, не могу.
— Давайте я перенесу!
— Нельзя! Я, по-твоему, что ж, не мужик?.. А то меня ТАМ моя засмеёт. Нет! Она надо мной никогда не смеялась — причины не было такой...
Я, знаешь, кажется забыл размер её платья... Сорок восьмой или пятидесятый. Возьму пятидесятый — большой всегда можно ушить. Правда?
***
Прилетев через год на побывку, на чёрной земле пустого двора я увидел зелёный крест из сочно-молодой травы — там, где когда-то лежал, раскинув руки, дед Довганюк. Всё черно, жухло, неприветливо, и среди этой заброшенности — ярко-зелёный крест из молодой травы...
Соседи сказали, что умер дед сразу после моего отъезда.
Геннадий Рудягин (г. Роквилл, США)
Опубликовано: "Махаон", выпуск 2013 г.
