Посвящается моей бабушке Степанской Елене Дмитриевне
Апрельское солнышко хлынуло в сырые переулки и дворы. Люди с облегчением сбросили надоевшие пальто и шубы и переоделись во все легкое. В общественном транспорте стало свободней, правда, к свежести весны примешивался запах нафталина. Все переменилось, и только старенькие люди не спешили расставаться с тяжелой зимней одеждой. С одной стороны, им было холодно, с другой — мешали твердые, суровые правила: смену одежды разрешено производить не ранее середины апреля и не позднее начала мая.
В один из таких апрельских веселеньких деньков баба Лена в старом зимнем пальто, в валенках и галошах пришла к своей дочери Надьке. Надька уже давно приготовила свой новый темно-синий плащ, но одевать не решалась. Ее терзали иные мысли: «Люди посмотрят и скажут: — Во, дура идет, на улице мороз, а она чуть не догола разделась уже!» Но люди никогда ничего подобного и не говорили, и не думали.
Вот пришла баба Лена к Надьке и говорит:
— Пойдем со мной в магазин сходим?
Надька, как проницательный человек, уловила в этой просьбе какую-то печальную нотку и поинтересовалась о причине совместного похода в магазин.
— Да плюш для гроба купить надо, — бегло ответила баба Лена.
— Сиди уж! — вспыхнула Надька. — Надумала! Денег, что ль, девать некуда?
В духовке подходила последняя партия пирогов, по квартире расползался сладкий аромат. Для бабы Лены это был запах достатка и уюта.
— Пошли! — сказала Надька. — Пирогов поешь.
Они сидели на кухне и пили чай с пирогами и ватрушками.
— Пашка себе все приготовила, — продолжила беседу баба Лена.
Надька по-прежнему возмущалась:
— У Пашки дети есть?
— Нету.
— А у тебя шесть человек! Похороним, не переживай!
Когда закончили, баба Лена оделась и настойчиво спросила:
— Идешь, нет?
Всю дорогу Надька ругалась, всю дорогу баба Лена оправдывалась. Она размышляла о том, как будет выглядеть ее гроб. Ей очень хотелось, чтоб все говорили: «Какой красивый, не поскупились дети на похороны!» День был очень теплый, бабу Лену разморило. Перед глазами мелькали пестро одетые прохожие и Надька все жужжала над ухом… В результате бабе Лене стали мерещиться гробы, обитые плюшем таким же веселым и разноцветным, как весенняя улица — то в горошек, то в клеточку.
В магазине в будний полдень почти никого не было. Из-за огромных окон и обилия зеркал солнце здесь казалось ярче, чем на улице. Разомлевшие продавщицы вяло переговаривались и совсем не обращали внимания на бабушку с дочкой. А вскоре выяснилось, что плюша в магазине нет никакого. Молоденькая продавщица, оглушенная весной и любовью, вдруг оказалась в курсе терзаний бабы Лены, она очень ласково сказала:
— Бабушка, что вы переживаете? Сейчас прекрасные гробы делают! И не дорогие.
Баба Лена, смущенная таким вниманием, сделала вид, что пришла в магазин именно за тем, чтобы проконсультироваться у продавщицы по поводу гробов, и, улыбнувшись, сказала:
— Дай тебе Бог здоровья, дочка!
На этом бы все и закончилось, но из отдела «женская мода» раздался Надькин голос:
— Ма-а, пойди-ка сюда! Посмотри, халат какой! Не нравится тебе?
И она указала на действительно очень хороший халат. Конечно, молоденькие, опрометчивые кокетки не обратили бы на него внимания, но остальные женщины непременно задерживались у никелированной стойки и с восторгом рассматривали роскошный домашний наряд. Правда, перед их глазами возникал ценник, и женщины с пониманием удалялись. Баба Лена видела уже плохо, поэтому ценника не заметила. А вот халат… Он восхитил ее и заставил отвлечься от траурных мыслей. Во-первых: фиолетовый, стеганый, и шовчик ровно-ровно, не то, что бабки на машинках строчат. Во-вторых, пуговицы: позолоченные, крупные, и дырочки большие — если оторвутся, будет очень удобно пришивать. Но самое главное — на манжетах и на воротнике были нашиты кружева с коричневым оттенком. Эти кружева напомнили ей тульские медовые пряники.
— Хороший, — хвалила халат баба Лена, разглядывая себя в зеркале. Продавщицы наблюдали за этой сценой и перешептывались:
— Бабка-то помирать раздумала!
И тут баба Лена заметила ценник. Она молниеносно возвратила халат на место и принялась громким шепотом отчитывать Надьку. Но Надька уже все решила, кроме того, она не могла ударить лицом в грязь перед продавщицами:
— Че ты орешь? — настаивала она. — Тебе все равно скоро день рождения, вот и будет подарок. Деньги у меня сейчас есть, а потом все скинутся — отдадут.
— В гроб мне в нем ложиться? — возмущалась баба Лена.
— Типун тебе на язык! — сказала Надька и пошла выписывать халат.
Сверток получился большой и праздничный, как всякая покупка. Баба Лена не прекращала ругаться в течение всей дороги домой. Все упиралось в то, что никогда в жизни она не носила такой дорогой вещи, что деньги надо беречь, а не покупать в магазинах первые попавшиеся халаты. Но, подходя к дому, она взяла у Надьки сверток, прижала его к груди и замолчала.
Старухи у подъезда знали о намерении бабы Лены купить плюш для гроба. И, увидев сверток, сочувственно погрустнели.
— Купила, Елена Дмитриевна? — спросили они.
— Купила, — ответила баба Лена и проследовала в подъезд.
Зеркало в шкафу у бабы Лены от времени отекло и несколько искажало изображение, люди в нем выходили коренастые и могучие. Но все остальное в чистенькой, светлой квартире было гармонично и красиво. Вещи хоть и старенькие, но не у каждого такие увидишь: фарфоровая рыбка с отколотым хвостиком, пластмассовые ландыши, деревянная девочка между стеклянных фужеров в серванте. На иконах всегда был выстиранный, накрахмаленный рушник, а внизу приколота раскрашенная фотография, подарок родной сестры Пашки. На фотографии красивый мужчина, похожий на Муслима Магомаева, обнимал молодую женщину, а сверху была надпись: «Клянусь любить навеки».
Дома халат оказался еще красивее. Баба Лена разглаживала руками складки, глядя в кривое зеркало, и улыбалась.
Надька, выложив из сумки пакет с пирогами и ватрушками, ушла на работу. Покупка халата заставила ее острей ощутить приход весны. Еще кассирша назвала ее девушкой, и Надька шла на завод без мысли, что пенсия уже не за горами.
А баба Лена внимательно послушала по радио прогноз погоды и перевела пальцем стрелки часов на восемь минут назад — часы всегда спешили. Затем она взяла мусорное ведро, обула валенки и в одном халате отправилась на улицу. Грустные бабки не сразу сообразили, что за дама вышла из подъезда с мусорным ведром. А баба Лена подошла к ним и сказала:
— Плюша ни в одном магазине нет.
— Ой! — спохватилась соседка Полина. — Ленка! Ты, что ли?
— Елена Дмитриевна! — удивлялась другая бабка. — Тебе ж сколько лет?
— Молодая еще! — ответила баба Лена.
От соседних подъездов к стоявшим потянулись другие бабки:
— Вот так плюш! — говорили они.
Все осматривали и ощупывали халат, когда узнавали о цене — сочувствовали. Кто-то радовался, а кто-то и завидовал. Полина подпрыгивала на мокрой лавке и заявляла, что больше не будет справлять дни рождения, а то ей дети, кроме тапочек, в складчину ничего не дарят.
Народа собралось много. Все с удовольствием обсуждали такое веселое событие. А в центре толпы стояла нарядная баба Лена и молча смотрела вдаль. Туда, где теплое, весеннее солнце еще не закатилось за холодный горизонт и радостно поблескивало в ручьях талой воды, где на согревшихся проталинах появились первые нетерпеливые побеги, где весна молодая и нежная дарила живое живому.
Виктор Заяц (г. Москва, Россия)
Опубликовано: "Махаон", выпуск 2013 г.
