ЛiПро

/рассказ/

Мой друг — эрдельтерьер пёс Боня. Рыже-коричневый, с повисшими ушами и умными глазами, самый красивый, добрый и послушный товарищ по горным походам. Протопали, проходили и пролазали мы с ним по скалам Крыма очень много, а в особенности в Большом каньоне. Это сакральное место, эту туристскую «Мекку», это волшебное, таинственное и дикое ущелье мы знаем с Боней очень хорошо. Вдоль и поперёк исколесили его тропы, даже забытые и малохоженные. Я работал проводником горных маршрутов, экскурсоводом в туристском бюро и приводил сюда группы любознательных и ищущих приключения. Верный Боня постоянно сопровождал своего хозяина. Особенно мы любили знаменитый спуск по семи бревнам через Кривой ручей. Восторг и визг, восхищение и великолепие, страх и стремление звал неуёмных в этот удивительный, грозный и грандиозный маршрут. Дождевая вода, собираясь в ручей с вершин Бойки, пробила затерянный и затаённый ход через скалы и обрывы, срываясь водопадами, скатываясь по крутым желобам, прыгая по отшлифованным камням и сливам. Но летом сухое русло укрывала живая и прохладная влага вечнозеленых растений. Более волшебного и величественного места в Крыму не сыскать. К каменным уступам были подставлены сухие бревна, по ним туристы спускались на дно Большого каньона. Но было несколько мест, где без страховочной верёвки пролезть и пройти было невозможно. Я спускал туристов с помощью верёвки, а потом, под общее ликование и удивление, пёс Боня скользил со скал вниз, я висел посредине стены и на лету придерживал его падение, и он мягко прыгал уже дальше к ногам туристов. Высота этого участка достигает до двадцати метров.
В знаменитой «Ванне молодости» Боня тоже летел в воду, оттолкнувшись с высокого каменного края, что возвышался над хрустальной купелью. Головой и передними ногами отважный пёс вонзался в прохладную толщу. Если я просил, то Боня повторял свой прыжок на утеху туристам, но не больше трёх раз.
В путешествиях по каньону иногда экскурсанты отставали от группы, блудили, и тогда на помощь мне приходил Боня. Пёс находил потерявшихся и приводил к нам.
Но однажды все торопились, быстро туристы вскочили в автобус, и мы укатили, забыв собаку. Боня, наверное, ел косточки в ресторане. Вспомнили о нём уже на Ай-Петри, о возврате автобуса не могло быть и речи. «Что делать? Приеду завтра в каньон с новой экскурсией – и не пропадет мой друг! Подождёт денёк», — сам себя успокаивал я.
Но Боня к утру заявился домой сам, усталый и голодный. Дорогу через плато он хорошо знал, ведь мы не раз с ним прямо из дому уходили в каньон.
Вечерами мы играли на детской дудочке, а Боня с увлечением запевал, завывал свои утробные арии, исполняя дикие древние зовы своих сородичей, когда они жили вольно и самостоятельно, без человеческого покровительства. В ответ, откуда-то издалека, из соседнего дома, или другого измерения, доносился такой же первобытный глас предков, зовущий к объединению в хищную стаю. Но нам, особенно детям, нравился собачий репертуар с рыками, ревущими нотами, словно Боня отгонял от нас нечистую силу или оборонялся от стремительной атаки ископаемых хищников.
А был случай, когда он встал грудью против трёх волкодавов, внезапно бросившихся на него. Мужественный пёс, рыча и извиваясь, стойко принял коварный удар, отвечая острыми выпадами. И победил, волкодавы почувствовали в нём львиную ярость, мощь духа и силу тренированных мускулов от лесных походов, чистых родников, горного раздолья.
Но однажды пьяные лесники перед входом в каньон схватили Боню и стали душить, вымогая у меня деньги. Тут я подобрал тяжёлый камень, поднял его над головой и, как когда-то мои далёкие предки шли с таким примитивным, но страшным оружием на мамонта, молча и устрашающе двинулся на них. Увидев мои горящие глаза, будто извергающие мстительный огонь, они бросили собаку и разбежались, хорошо понимая, что кому-то я наверняка мог разбить пьяную харю. Ох, как я ненавижу этих бравых вояк в униформе, сдирающих со всех без всяких квитанций и отчётов деньги якобы на сохранение леса. Лесники первыми и убивают всякую живность в лесу, а порой сами устраивают пожары, чтобы под шумок списать своё уже проданное барахло и получить новое.
Любил Боня стать на краю вершины Ай-Петри, над страшным обрывом, замирая от счастья развернувшейся дивной картины-панорамы южного берега от Гурзуфа до Симеиза. Наверное, в эту минуту Боня, словно птица, парил над миром, над горами, над морем, а туристы, сжавшись от страха перед пропастью, верещали и пугливо отгоняли собаку будто от космического края вселенной.
Обожал Боня и современную технику, любил смотреть телевизор, а когда включали программу о животных, он от радости крутил своим маленьким хвостиком. Как-то зазвонил телефон, снимаю трубку, а там мой сосед через четыре дома по улице Мисхорской доктор Шубин предлагает придти к нему домой и взять хорошие мясные косточки для Бони. Мне очень некогда идти вверх к Шубину, дописывал какой-то рассказ. Подзываю Боню и прикладываю к его уху телефонную трубку, а Женя Шубин зовёт его к себе на «званый обед». И понял его пёс, ведь дня два-три назад мы были у Шубина и он угощал собаку. Открыл дверь – и Боня ускользнул. Минут через пять опять звонит Шубин и с восторгом сообщает, что Боня пришёл к нему и лопает косточки.
В маршрутке всегда ездил с нами, но если оставался один, то тоже проскальзывал в салон машины и тихо сидел, но на нужной остановке с достоинством выходил из автомобиля. Многие соседи его знали и, конечно, дружелюбно относились к умному псу.
Но мотоциклистов Боня ненавидел и всегда бросался на летящую, кричащую истерическим воплем, воняющую жутким дымом двухколесную машину. Седока хватал и рвал за ноги. Все отдыхающие на скамейках пенсионеры хлопали единственному их защитнику от современного механического монстра, извергающего клубы яда и сотрясающего мир какофонией дребезга и воя.
В городе, если я вдруг исчезал или терялся в толпе, Боня чётко знал мои маршруты, быстро обегал и находил хозяина. В нашем баре в гостинице «Палас», где собирается круг спортсменов, художников, поэтов, авантюристов и другой богемы, стал работать новый бармен. Стоит у стойки, как вдруг рядом появляется рыжий лохматый пёс, обнюхал его, оттолкнул и дальше пошёл по служебному отделению бара, где мы обычно сиживали за чашкой чая. А меня нет – Боня опять совершил круг розыска и выскочил на улицу. Перепуганный бармен подумал, что к нему заходила какая-то колдовская собака. По нескольку часов Боня высиживал у присутственных мест, например, у горисполкома, ожидая меня.
Как-то в экскурсионный автобус села группа китайцев и затараторила на своём языке, а Боня, привыкший к русской речи, удивлённо посмотрел на меня и вопросительно загавкал.
— Боня, это китайцы, они говорят на своем языке! — объяснил я другу.
—  А не корейцы? А вдруг они меня съедят? — будто испуганно спрашивала меня собака.
Из светской пищи любил полакомиться мороженым, хотя лопал всё подряд; ещё уважал сладкие арбузы. Курящих тоже обгавкивал, когда пускали ему сигаретный дым в морду. Купание в море — собачья радость, я не учил его, а прыгал с камней в воду, он тут же следовал за мной. Плавали мы с ним и на яхте, пес хорошо переносил качку. Лазил по пещерам; самые заветные уголки — это пещерные города Крыма, где Боня с любопытством и восторгом настоящего путешественника носился по каменным гротам и подземным катакомбам. В горных крепостях или исарах всегда рыл передними лапами землю, чувствовал, что там лежит таинственный клад.
— Правда, хорошо здесь, Боня?! — обратился я к надежному и верному спутнику. Пес поднял лохматую морду с умными темно-коричневыми глазами и молча ответил: «Да, папа!» (Дома Боня знает меня как «папу», жену как «маму» – ведь так обращаются к нам наши дети, и он привык к этим словам.)
Тучка, небесная странница, вдруг резко направилась на нашу скалу. Потягивал восточный левант, и она должна была лететь мимо. Но нежданно-негаданно мы очутились среди плотной мокрой массы. Мгла окутала её необъяснимым страхом. Как только облако изменило курс, Боня сделал стойку и тревожным лаем встретил приближающийся белый дым. Я онемел: щеки, губы, пальцы, все оголенные участки кожи ощутили прикосновение непроглядной мути, похожей на медузное тело. И в то же время облако будто изнутри мерцало зеленовато-фосфоресцирующим светом.
Над Боней образовалась корона из тонкого хрусталя. Наверное, и над моей головой тоже засиял драгоценный нимб. Жгучее любопытство преодолевало страх. Внезапно в мистической сфере тумана я увидел медленно кружащихся птиц-людей. Что это? Призраки? Привидения? Галлюцинация?
Плывучая дымка погружала меня в состояние оцепенения. Было неясно, где я и что со мной происходит. Я витал в серебристых каскадах. А в них — переливающиеся, искрящиеся, поражающие своей явью фантастические фигуры. Я будто приложился к окуляру калейдоскопа, и перед моим оком сверкала красками разноцветная мозаика. Сначала это был просто хаос света. Потом я стал различать яркие картинки незнакомой мне жизни...
Оборонительный периметр старой крепости имел ромбовидную форму и состоял из двух коротких куртин боевой стены. С других сторон исар был надежно защищен скальными выступами. Крепость нависала над полотном узкой южной дороги, и оттуда можно было видеть все передвижения. Она входила в целую систему укреплений, охраняющих побережье с моря и горных иззубрин.
Сейчас дозорная крепость отражала нападение невидимого мною врага. Лучники, прикрывшись щитами, метко посылали разящие стрелы. Из пращей летели каменья. На центральной площадке крепости горел костер. Там кипятили смолу и воду, чтобы вылить ее на головы настырных осаждающих. Малочисленный гарнизон исара с трудом сдерживал натиск многочисленной рати обложивших его врагов.
Там, где я замер в ожидании развязки, ниспадал неприступный отвес и, естественно, нападающих здесь не было. Неожиданно мимо меня проскользнул раненый защитник крепости. За плечами у него повисла набитая чем-то тяжелым кожаная вьючная сума. Уходивший от яростной битвы воин зацепился за камень и растянулся на земле. Из выпущенной сумы вывалились драгоценные кубки, кресты, чаши и еще какие-то предметы, блеснувшие красным золотом. Он поспешно поднялся, сгреб в кучу и снова сунул в кожаную суму растерянное богатство. Потом подошел к обрыву и стал спускаться в пропасть. Видимо, путь ему был хорошо знаком. Он умело и быстро ступал, точно касаясь скальных ступеней, ведущих в пустоту. Рык Бони сопровождал мелькавший силуэт.
И тут грянул победный гром и звериный вой смертельного отчаяния. Запылал подожженный хворост, загорелся сигнальный огонь, оповещая округу о прорыве противника. Черный дым закружился над поверженной крепостью.
Стальное облако-странник сгустилось, всё поглощая и растворяясь в пространственной плотности и прозрачности поля, словно в копях алмазной пещеры. И всё пропало.
Белая тьма сгинула, и снова пронзительный осенний день засиял над земным миром. Я встряхнулся после неразгаданного и непонятного наваждения. Облако было совсем рядом. Оно, как воздушный фрегат, меняя курс, вдруг понеслось навстречу воздушному потоку. А может быть, всё это и вправду было сновиденье? Я подошел к камням, где ещё недавно кипела смола. Камни оказались горячими.
Боня бегал вокруг и тщательно обнюхивал площадку. Значит, какое-то зерно правдоподобия есть в мутно-туманном блефе? Тогда скорее за тенью с кожаным мешком, набитым драгоценностями! Тень исчезла по скалам в неизвестность. Вперед! Но страшно качнувшаяся пропасть под ногами резко охладила мой горячий пыл, и я стал внимательно просматривать предстоящий маршрут по обрыву. Путь всё же не представлял большой опасности, и я начал спускаться вниз. Боня преданно последовал за мной.
Возможно, на глыбах остались древние знаки-тотемы, отмечавшие висячую дорогу. Но никаких царапин и мазков красок на известковых стенах я не нашел. Еще несколько шагов — и внезапно подо мной разверзся черный оскал пещеры с маленькой железной дверью. Я попытался спуститься к скальной дыре. Это оказалось не так просто. Пока я болтал ногами, крепко ухватившись руками за каменные зацепки, пытаясь найти прочную опору, Боня, мой опытный четвероногий скалолаз, быстро прыгнул на наклонную монолитную площадку и тут же громко зарычал. Я так и не нашел подходящего положения тела для безопасного свободного спуска по скалам. Нужна страховка, но у меня не оказалось даже куска репшнура, чтобы завязать его на уступе или за ствол сосны. Посмотрел вниз: Боня в стойке ощерился перед пещерой, будто ожидая оттуда внезапного нападения.
— Боник, спокойно, мальчик, я скоро приду к тебе! — ободрил я пса. Боня слышал мой голос, но даже не поднял вверх голову. Он по-прежнему стоял, как вкопанный, вперившись в пещерный зев. Пока я искал способы страховки и спуска в пещеру, вечерние сумерки быстро сочились из всех щелей горного ущелья. Что делать? Такой круглый вопросительный знак не раз нависал над моей судьбой, в критические моменты моих путешествий и приключений. Но сейчас я был в ответе за своего любимого друга. Как помочь собаке? Ей явно что-то грозило из темного проёма пещеры.
Я долго метался по исару, пытаясь найти что-нибудь для страховки или другой путь к пещере. Но тщетно. А ночь тем временем стремительно погружала скалы в темноту. Всё! — Уже ничего не видно...
— Боня, держись, дружище, до утра! — крикнул я ему и разжег костер на вершине исара, подбадривая пса. Огонь трепетно и философски беседовал со мной. Языческий древний разговор человека и стихии природы. Он вечен, и всегда — с продолжением. Только я должен был поддерживать эту беседу сухими дровами, а их-то рядом и не оказалось.
Из пропасти раздался тревожный лай пса. Видно, Боня отчаянно сражался со страшными силами и страхом перед ними. Схватив горящее полено, я кинулся на край скалы и стал размахивать им над обрывом. Я надеялся, что волны света отпугнут неизвестное зло, вывалившееся из темного рта пещеры. И это, кажется, помогло. Лай стих.
Я опять прилег у догорающих поленьев. Крепкий сон легко одолел уставшие от пережитых дневных потрясений тело и голову. Очнулся от бурных толчков. Мой красавчик Боня радостно тыкался в мои ноги. Как он выбрался из черной пропасти? Кто помог ему преодолеть отвесные скалы? Эти загадки до сих пор висят над обрывами исара. А Боня молчит, про себя переживая ночную драму. Больше он никогда не подходит к скалам исара. И если я направляюсь в сторону крепости, теперь всегда оставляет меня, отправляясь домой.
Что же спасло и напугало моего пса? Это навсегда останется загадкой, необъяснимой тайной природы.
Утром я опять попытался спуститься в пещеру — кожаный мешок с красным золотом не давал мне покоя. К великому моему удивлению, пещеры я не нашёл. Я облазил обрыв сверху донизу, вдоль и поперек несколько раз. Но только серые скалы отвеса встречали мой удивлённый взор. Я даже нашел зацепки, на которых недавно висел на руках, пытаясь спуститься на площадку перед входом в пещеру. Я не верил своим глазам. Там, где вчера зиял чёрный зев пещеры, сейчас были гладкие и крутые скалы! Приходил много раз к исару в разное время дня — тщательно и внимательно изучал скальный рельеф. Но никаких гротов, входов, лазов я больше не встречал на неприступных каменных бастионах крепости. Может быть, это солнечный свет рождал иллюзию открывшегося подземелья, или заходящие лучи создавали падающую чёрную тень от изорванных утёсов, обрисовывая железную дверь в пещеру?
И все же не могу успокоиться. Я ведь не мог обмануться! Пещеру я видел отчетливо, и Боня стоял перед ее входом.
Позже, неожиданно для себя, дважды натыкался в газетных публикациях на рассказы о пещерах-призраках. Такие загадочные подземные объекты все же встречаются в горах. Из уст в уста передаются легенды и слухи о необычных подземельях. Очевидцы обнаруживают пещеры, которые затем пропадают, и все попытки найти их заканчиваются неудачей.
Вот какое предположение на этот счет высказывает автор одной из этих статей. Он описывает эпизод, когда Дон Хуан, герой произведений писателя Кастанеды, человек, постигший законы магии, знавший ответы на многие загадки природы, рассказывал своему ученику о таинственной двери, появляющейся иногда в горах. Ведет она в другое измерение, в мир, параллельный нашему. Открыть ее по силам лишь избранным...

Прошли годы. Старость и болезни придавили нас с Боней в бетонной квартирке. Я читал и писал путеводители, а мой друг лежал рядом на коврике. Боня болел, на груди у него гноилась ранка. Водил его к врачу, он сделал операцию дрожавшей собаке. На улице стоял снежный февраль. И вдруг Боня поднял голову, внимательно посмотрел мне в глаза и завыл печально и жалостливо, будто пытаясь что-то сказать мне, рассказать тайну дикого мира, собачью легенду о своих сородичах. Но я понял, что он зовёт меня в наш последний и прощальный поход! Ведь ему уже шестнадцать лет скоро исполнится, но тяжёлая болезнь не отпускала моего милого пса.
И мы ушли, конечно, в любимый Большой каньон. Добрались до Коровьего грота. На путь от ялтинского дома затратили шесть часов, хотя глубокий наст укрывал плато и Бойку. Бледный и белый вечер мягко светился снегом и падающими сумерками. Сероватый светящийся грот. Но вот тусклый свет отодвинул яркий огонь костра. Наши старческие тени весело задвигались по каменным сводам, словно языческий маг колдовал вместе с собакой в кроваво-красном отблеске. И вдруг рядом на скале я увидел чей-то непонятный и зловещий лик, будто пробежавший огненный порыв выхватил худые и скорбные морщины. Боня вдруг встрепенулся и чуть глухо зарычал, что-то встревожило его. Но всё вмиг успокоилось.
Поужинали, от мясной косточки Боня отказался, но зато охотно похлебал молока из миски. Видно, тяжело болел старик, если вкусным кусочком не захотел лакомиться. Но я будто почувствовал роковую весть. О чём? Не хотелось и думать...
Мы долго сидели у костра и слушали снежно-серебряную тишину. И вдруг Боня опять беспокойно поднял голову и неожиданно запел грустно и тоскливо, короткая собачья песня закончилась гавканьем, он точно прощался со мной. Эхо подхватило этот рыдающий звук и понесло по каньону, по окружающим скалам, унося в мировую пустоту.
Я будто увидел Её. Она тихо подсела к костру, даже подлетела сгустившимся облачком, хотя в нём вырисовывалась чёрная фигура. Странное виденье.
Боня тяжело поднялся и ушёл в ночь. Я долго ждал его, высвистывая и выкрикивая. Но он не вернулся. Закружила и заметалась февральская метель. Я завернулся в пуховый мешок и задремал.
Очнулся от радостных криков, увидев розовые угли костра в снежной кутерьме. Ко мне подошёл заблудившийся турист.
— Спасибо рыжему псу, он вывел меня на ваш костёр! — громко благодарил пришедший странник.
— А где Боня?
— Да всё время шёл впереди меня, показывая путь, а когда я увидел спасительный огонь, тут же исчез.
Утром 23 февраля Боня не появился, лишь снова над каньоном прошелестела его грустная песня, как падающий снег, как шепот дубовых высохших листьев, что висели на веточках. Боня лаял, точнее, кашлял от зимнего холода. Он ушёл от меня навсегда. Я заплакал как дитя.
...Через год я снова ночевал в Коровьем гроте и опять слышал, как поёт и гавкает мой пёс. Эхо приходило из каких-то земных глубин, точно из чёрных скальных щелей, что лежали внизу в пропасти. Эхо будто навечно впечатало моего собачьего друга Боню в скальный лабиринт Большого каньона, а точнее – в невесомостях у Коровьего грота, где живут голоса из другого мира.