ЛiПро

Как-то, когда я уже заканчивал седьмой класс, к нам в гости приехала тётя — родная сестра матери. Она пожила немного у нас и решила переехать в наш город потому, что осталась одна. Мужа у неё не было, погиб во время войны, а четверо детей уже разъехались и жили отдельно. Тётя Элла мне необыкновенно нравилась: красивая, остроумная, никогда не унывающая, имеющая на всё своё мнение, она сразу становилась центром любой компании. Её слегка продолговатое лицо с большими выразительными глазами украшали длинные, вьющиеся, чёрные волосы. Они ещё не поседели, только впереди резко выделялась белая прядь. Меня эта прядь всё время забавляла, казалось, что тётя специально её выкрасила, чтобы казаться экстравагантней.
Однажды, совершенно случайно, от матери, я узнал историю возникновения этой седой пряди, и она меня настолько потрясла, что несколько дней я ходил как в воду опущенный, а на тётю Эллу смотрел как на героя и боялся с ней заговорить.
В 1941 году Элла с мужем жили в городе Великие Луки. Муж, офицер НКВД, был начальником городской тюрьмы. У них было пятеро детей, младший был совсем маленьким, меньше года, и Элла была беременна ещё одним ребёнком. Перед оккупацией города, в начале осени, мужа вызвали в обком и утвердили руководителем городского подполья. Это было тем более удивительно, что в городе его знала каждая собака, а из-за должности многие имели на него зуб.
Его взяли через несколько часов после того, как немцы заняли город. Кто-то выдал. Он был для немцев лакомым куском: коммунист, еврей, начальник тюрьмы. Его, избитого, водили по городу с табличкой на груди, на которой было написано: «Коммунист, еврей».

Под городом развернулись тяжёлые бои, Красная армия теснила немцев, и они решили расстрелять всех арестованных. Мужа Эллы расстреливали одним из первых.
Эллу с детьми пригнали на место расстрела, выдали лопату и заставили копать могилу для мужа. Она копала, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, а дети помогали ей маленькими детскими лопаточками. Старшему было семь лет. Дети считали всё это игрой.
Когда привели отца, дети бросились к нему:
— Папа, папа...
Немцы отогнали их прикладами. Отца поставили перед выкопанной ямой, а семью напротив. Дети плакали, не понимая, что происходит. Элла пыталась закрыть глаза старшим, а немцы кричали:
— Смотрите, завтра с вами будет то же самое.
Грянули выстрелы, отец упал замертво в могилу, выкопанную его женой и детьми.
К концу дня, когда яма уже наполнилась трупами расстрелянных, фашисты устали, проголодались и решили перенести продолжение экзекуции на следующий день.
Эллу с детьми заперли в сарай, их должны были расстрелять завтра.

К утру красноармейцы ненадолго освободили город, всего на несколько часов. Элла едва успела собрать что-то в дорогу для детей и бросилась на станцию, там стоял под парами эшелон с несколькими вагонами, который вывозил какие-то ящики с бумагами из городского архива, мебель, сейфы. В пассажирские вагоны садились важные люди в гражданском, каждый предъявлял стоящим у входа в вагоны красноармейцам записки. Элла попробовала сесть в один вагон, в другой, третий, её не пускали. Эшелон должен был вот-вот отойти. Дети плакали, просили воды. Элла была уже на грани нервного срыва — если она не сможет уехать, её и детей ждёт неминуемая, мучительная смерть.
— Пропусти, видишь, я с детьми, у нас отца расстреляли вчера.
— Не могу, не положено, — красноармеец отталкивал её от входа в вагон, норовя попасть прикладом в живот.
И тогда Элла решила действовать жёстко, она оттолкнула бойца и стала подсаживать детей на ступеньки вагона. Боец, видя, что не может справиться, со всей силы ударил Эллу, она упала. Тогда старший, семилетний мальчишка, бросился к нему и стал его колотить кулаками, плача и крича. Боец отшвырнул мальчишку, тот поднял камень и нацелился швырнуть его в обидчика. Видя, что дело принимает нешуточный оборот, боец сдёрнул с плеча винтовку, наставил на мальца и крикнул:
— Убью, щенок!
Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы мимо не пробегал молодой лейтенант, начальник поезда. Увидев драку возле вагона, он закричал бойцу:
— Что тут у вас такое?
— Лезут эти без пропуска, товарищ лейтенант.
Лейтенант повернулся к Элле:
— Кто такие, почему без пропуска?
— Я жена начальника тюрьмы, его расстреляли вчера на наших глазах. А нас должны были сегодня.
Элла не смогла сдержать слёз и разрыдалась, дети ревели в голос. Лейтенант повернулся к бойцу:
— Пропустить в вагон.
— Товарищ лейтенант, то ж воинский эшелон.
— Пропустить.
— Товарищ лейтенант, так то ж евреи, из-за них война идёть.
Лейтенант заинтересованно повернулся к бойцу:
— А ты кто ж такой будешь?
— Рядовой Кизяк, товарищ лейтенант.
— А откуда ты, рядовой Кизяк?
Боец даже растерялся от неожиданного вопроса:
— Я, это, я з Украины.
— А дети есть у тебя, украинец?
— Есть, двое хлопцив.
— Так вот представь, что сейчас кто-то тыкает твоему хлопцу винтовкой в лицо, а жинку бьёт.
Боец замолчал.
— А откуда у тебя такие сведения о евреях?
— Та вот же, написано.
Лейтенант взял протянутый листок жёлтой типографской бумаги.
— Ты зачем эту фашистскую пропаганду читаешь? Немцы с самолёта сбрасывают, чтобы народ наш перессорить. В особый отдел захотел?
Боец съёжился и молча ждал, пока Элла с детьми залезут в вагон. Потом сплюнул вслед ушедшему лейтенанту и процедил сквозь зубы:
— Это мы ещё посмотрим, кто в особый отдел попадёт, ужо я напишу на тебя, как посторонних в воинский эшелон сажал.
До Куйбышева ехали несколько суток, даже во время бомбёжек Элла не выходила из вагона, боялась потерять детей. Не было еды и воды, заболел самый младший. Уже перед Куйбышевым он не подавал признаков жизни. Ещё сутки трупик маленького человечка ехал в поезде, Элла похоронила его по приезду. А вскоре у неё случился выкидыш — видимо, сказались удары по животу прикладом, да и нервотрёпка этих тяжких дней.

Дети выросли. Старший сын так и не завёл своих детей, пережитое очень сильно повлияло на него. Средний — стал директором крупного предприятия на Урале. Дочь осталась в Куйбышеве, работала главным конструктором на предприятии синтетического каучука.
Младший сын — служил в Новосибирске, там женился и остался жить.

А седая прядь появилась у Эллы в ту минуту, когда на её глазах расстреляли мужа.